Нож: Благородный клинок или смертоносное жало подворотен?
Нож это не про воинское искусство. Нож – это не к тевтонским рыцарям в каменных замках, а к Ваське Косому, который зарезал соседа из-за тысячи рублей.
В молодёжной среде ни одно оружие не фетишизируется сильнее, чем нож. Это касается как различных субкультур, так и просто окраинных людей – нож одинаково воспевается в песнях хардкора и шансона. Но, если с разбойным людом всё понятно, для него нож – это ремесло, средство по отъёму денег, то более-менее начитанные люди всерьёз считают, что нож, как оружие, приближает их к рыцарям, воинам и кшатриям.
Следует сразу оговориться (хотя комментаторов это не остановит), что лучше носить нож, чем не носить его. Порой он действительно может спасти жизнь – хотя нужно понимать этот эвфемизм более правильно – т.е. порой нож может кого-то убить. Нож удобен, незаметен, почти бесшумен, прекрасно подходит для города. Можно налететь со спины, прочно зафиксировать в кулаке одежду противника и нанести ему десяток проникающих. Нож нужен для того, чтобы приставить его к пузу и потребовать кошелёк. Железкой можно отмахаться от нападающих и убежать. Нож штука одноразовая: те владельцы, для кого нож ещё не фетиш, чаще всего скидывают клинок после использования. А те, кто лелеют пику точенную в «Instagram», крайне редко пользуются ножом по назначению. Нож дешёв и доступен. Даже цена дорогих моделей не идёт ни в какое сравнение с ценами на огнестрельное оружие. Да и достать их гораздо проще. В общем, по своему функционалу нож – это оружие не «поля боя», а «улицы». Со всей вытекающим подтекстом – культурным, экономическим, историческим.
Ведь для воинов, которые сражались на тех самых Соммах и Куликовских полях, нож выступал, как вспомогательное оружие. Даже траншейные ножи больше запомнились фотографиям зубастых ардити, нежели истории. Просматривая древнерусские источники, мы с трудом находим упоминания ножа, вроде засапожного в «Слове о полку Игореве». Кинжал, которым расправлялись с царствующими особами, тоже отличается от ножа. Трудно представить, чтобы нож мог стать героем эпосов и рыцарских баллад. Как утилитарная вещь, чтобы что-то отрезать или кого-то ткнуть, пожалуйста, – это и Калевала, Нартский эпос, кыргызский Манас. Но нож, именно как герой, со своим именем, логикой и историей – редкость, если не исключение. Скандинавский Тор вооружён молотом, а не ножом. В «Песне о Роланде» умирающий граф обращается не к любимому ножу, а к своему мечу Дюрандалю:
«Мой светлый Дюрандаль, мой меч булатный,
Как ты на солнце блещешь и сверкаешь!
Ты в Морианском доле дан был Карлу —
Тебя вручил ему господний ангел,
Чтоб ты достался лучшему вассалу».
Поэтому странно, когда обладание особой моделью ножа считается приближением к воинскому. Оно и понятно, почему так: в России не разрешён нарезной короткоствол, от чего фетешизируется не он, а самое доступное оружие. Парадокс в том, что культ дорогой заточки роднит ножевых кшатриев не с грандами, дворянами и воинским сословием вообще, а с их противоположностью. С пьяницами, ворами, цыганами, уголовниками, голью и простонародьем. И вот почему.
Культура ножевого боя прочно связана со средиземноморскими странами. В католических Испании и Италии вопросы чести были важнее жизни. В Италии тема ножевого фехтования и вовсе уходит в Древний Рим. Да и сегодня мы видим, что ножевая культура развита в странах, которые пережили сильное католическое влияние – это, к примеру, Латинская Америка, где мафиозная резня ножами порой достигает каких-то апокалиптических, доколумбовых гекатомб. Именно в Испании в XIII веке появились первые регламенты, уточняющие правила ножевых дуэлей и права на защиту чести. Почему именно Испания? Потому что там сложилась очень специфическая система, где между слугой и хозяином не было огромной сословной пропасти. Испанский плебс прилюдно щеголял ножами, следовательно, какой-нибудь благородный мог быть сразу посажен на пику, если бы начал качать права о своей голубой крови. Более того, в Испании зародилось такое интересное явление, как ножевая дуэль. Это не просто потасовка или поножовщина, а структурированное и ритуализированное социальное поведение. На ножах дралось простонародье, но дралось, подражая рыцарству. Один на один. Без погрома таверны или ранения случайных прохожих. Не на смерть, но чтобы показать своё превосходство – нанести противнику унизительный удар по лицу.
Это была социальная мимикрия. В Европе, где существовало рыцарство, чернь насмотрелась на то, как ведут себя благородные и стала копировать их повадки. Возможно, этот процесс был обоюдным и взаимоопыляемым. Но факт остаётся фактом – помимо дуэлей дворян существовали и народные дуэли, которые тоже проходили по жёсткому регламенту. В случае же с Россией населению просто было неоткуда скопировать себе «рыцарскую» модель поведения. Страна очень большая, страна жёстко-централизованная, страна, где не было института рыцарства, а законы куда как более суровые, нежели в тёплых широтах – ну не было на Руси/России кодексов, где бы указывалось право простолюдина на защиту своей чести, потому что она как стекло: чем чаще на неё дышат, тем сильнее оно запотевает. Тот же Пётр I вообще запретил подданным носить при себе острые ножи. Схожая ситуация была и в Англии: очень сильное государство просто подавило ножевую культуру, отчего, скажем, в этой стране и появился бокс, как сублимация народной крови и ярости.
В источниках и литературе, касающихся России, достаточно трудно найти свидетельства русской ножевой культуры. Вот хотя бы известная «Песня о купце Калашникове», где обыгрывается средневековый сюжет мести за поруганную честь. Как Калашников расправляется с опричником Кирибеевичем? С помощью кулачного боя. В Италии или Испании подобные сюжеты разрешаются с помощью ножей. В случае со свидетельствами из России, нож, как правило, встречается у иных этносов – это башкиры, татары, нечто кочевое и инаковое. Вспомним, что и сегодняшняя российская ножемания родом не с Рязани, а спустилась с хребтов Кавказа. Где-то она пришла к русским как подражание, где-то как защитная реакция.
Но долгое время нож, как «народное» оружие был не очень хорошо знаком русским, которые предпочитали ему косу, вилы или топор. Показателен эпизод Отечественной войны 1812 года, а именно действия партизанского полка Александра Фигнера. Полк в значительной степени состоял из пленённых испанцев и итальянцев, насильно мобилизованных в армию Наполеона. Чем занимались эти доблестные европейцы? «Резали французский башка». По очерку свидетеля Н.В. Неведомского дело происходило так:
«Испанцы в сражении редко просили пощады и никогда ее не давали. После сражения прикалывали раненных, чаще прирезывали ножами, крича при каждом ударе: «Muerto gavacho! Muerto perros! Смерть французам! Смерть псам!». Испанскому «muerto» наши солдаты дали русское окончание и говорили: «Мусьи шпанцы муэртуют». Редко удавалось отогнать испанцев от раненого, отнять у него пленного – штыком, ножом готовы были защищать свою добычу, обреченную ими смерти. Часто случалось, что казак, гусар переставал обирать пленного, когда прибегали испанцы со своим вечным muerto».
Не менее «забавны» свидетельства, как эти же испанцы пытались резать своих русских офицеров: «Один из офицеров еще жив и должен признаться, что в то время он не бегивал так проворно по следам хорошеньких немочек, как бежал от испанцев, погнавшихся за ним с ножами». О чём-то подобном пишут в нынешней «пропаганде», мол, повсюду русских притесняют, хотя любая пропаганда – это лишь какой-то забытый исторический прецедент.
В России нож, как оружие, расцвёл лишь при распаде крестьянской общины, когда города Российской Империи наводнили криминализированные землячества. Тульские и костромские землячества были тогда чем-то вроде современных чеченских или азербайджанских диаспор. Небольшой этнографический факт: крестьяне, отправляясь в сомнительное путешествие, могли захватить с собой какую-нибудь социалистическую или миссионерскую брошюру. Но не для чтения. Просто бумажная подложка хорошо предохраняла бока от проникающего ножевого удара. И только позже, когда индустриализация наводнила города вчерашними общинниками, которые перенесли в город деревенское понятие о чести и в ответ познакомились с бандитизмом, нож становится заметной частью русского криминального фольклора.
Ведь ножевая культура – это культура апашей, рабов, носящих с собой опасную бритву, потому что ничего иного нельзя, каммористов, народов южных и горячих, народов католических и взвинченных. Традиция ножевых дуэлей – это самая, что ни наесть, низовая культура. Культура канав, улиц, пропащих трактиров, культура простонародья, кочевников, бродяг, гор и оврагов. Культура цыганская и полиэтническая. «Благородные» пользуются заточками лишь во время заговоров. Ножи оставили для простолюдинов, которые сегодня с помощью них пытаются что-то кому-то доказать. Часто в очень агрессивной форме. Ведь функционал ножа задаёт соответствующую психологию поведения. Нож сам по себе подстрекает к убийству. Какие ритуалы первыми приходят на ум, когда мы слышим о ножах? Это ацтекские жертвоприношения, религиозные оскопления, обрезания, алтарные истории с Исааком, сербосеки, тесаки мексиканских наркокартелей, отрезание солдатских голов чеченскими исламистами, какая-то бессмысленная жестокость.
Нож это не воинское. Нож – это не к тевтонским рыцарям в каменных замках, а к Ваське Косому, который зарезал соседа из-за тысячи рублей. Неслучайно, что отечественные субкультурные движения, целыми днями облизывающиеся на ножи, до сих пор находятся на уровне мелкого гоп-стопа и кабацких потасовок. Движение, вооружённое ножами, это вечный криминал. А криминал – это война без победы. Молодые люди с помощью ножей пытаются реконструировать свою мужественность, но та ушла в прошлое вместе с архаическими структурами, которые её воспроизводили.
И её, мужественность, не вернёт ни один, даже самый хороший и дорогой клинок.